Что же такое геоэкономика?

Геоэкономика возникла в конце 20 века, как новое течение в русле геополитики. Геоэкономика рассматривает экономическую реальность в ее отношении к пространству. Эта дисциплина изучает взаимодействие между homo economicus и пространством: влияние пространственных факторов на сферу производства и распределения товаров, использование пространства для развертывания экономической деятельности. Геоэкономика излагает экономическую реальность такой, какой она может и должна быть в соответствии с особенностями пространства и какими методами это достичь.
Если геополитика рассматривает соседние страны как возможных врагов, то геоэкономика рассматривает их как возможных партнеров. Если геополитика работает на проблемы национальной безопасности, то геоэкономика – на проблемы развития.
Почему геоэкономика возникла как отдельная дисциплина в конце 20 века? Это произошло в результате взаимодействия следующих факторов.
1. Падение железного занавеса, теперь мир не делится больше на отдельные фрагменты постоянными линиями раздела. Переход к геоэкономике стал возможен после геополитической самоликвидации СССР и глобализации мировой экономики.
2. Разнородные участники. Появился ряд новых тенденций: открытие границ и ослабление инструментов государственного контроля; резко возросшее международное значение данных о крупных компаниях и секторах экономики (автомобильная промышленность, банки, телекоммуникации, транспорт); утверждение коллективных и даже индивидуальных действий на рынках, в частности на финансовых (Джордж Сорос, например). В результате возник анархический экономический мир. Геоэкономика призвана анализировать и систематизировать эти данные о рынке, где государства, сохраняющие свои прерогативы и несущие свою долю ответственности, подвергаются дестабилизирующему влиянию со стороны хозяйствующих субъектов.
3. Усиление взаимозависимости, создание сетей. Развитие телекоммуникаций, интенсификация потоков, в частности, «нематериальных» (таких как потоки информации, перемещение капиталов) обусловили возникновение новой географии: она диктуется экономическими потоками, локализацией и перемещениями сфер деятельности, в которых создаются и потребляются богатства.

 
Модели развития и сектора экономики — через призму геоэкономики
Модели развития описывают различные формы преобразований, проводимых отдельными государствами или регионами в использовании энергетических, материальных, людских и иных ресурсов, отражают поиск новых возможностей их применения. Подобные модели представляют процесс преобразования базовых сельскохозяйственных производств в промышленный потенциал и разветвленную сферу обслуживания. Одна из наиболее известных — модель Кларка-Фишера.

Модель Кларка – Фишера

Модель Кларка-Фишера — теоретическое обоснование динамики относительной значимости различных секторов экономики в плане создания рабочих мест в процессе общего экономического развития. В доиндустриальную эпоху основным в экономике государства являлся первичный сектор. Для обеспечения индустриального развития и удовлетворения потребностей все более многочисленного населения возникла необходимость разветвленной сферы обслуживания, способной предоставлять транспортные, коммунальные, общепотребительские и финансовые услуги. Таким образом сформировался третичный сектор экономики. При высоком уровне экономического потенциала нарождается и четвертичный сектор, задача которого — проведение научных исследований и опытно-конструкторских разработок, а также обработка информации.


Первичный сектор экономики — отрасли, в которых производятся различные виды сырья и продукции, включая сельское хозяйство, горнодобывающую промышленность, лесозаготовку, рыболовство, охоту. Их называют добывающими отраслями.

Вторичный сектор экономики — занимается переработкой всех видов сырьевых ресурсов, а также включает отрасли последующего изготовления различных товаров. Доля занятых в этом секторе продолжает сокращаться по мере нарастания происходящих в промышленных отраслях перемен.

Третичный сектор экономики — занимается предоставлением самых разнообразных услуг. В данном случае речь идет о среднем образовании, здравоохранении, полиции, пожарной охране, общественном транспорте, розничной торговле, местном самоуправлении, банковской и финансовой деятельности, а также об армии. В экономически более развитых странах, именно в данном секторе экономики занята самая значительная доля трудоспособного населения.

Четвертичный сектор экономики — как бы следует непосредственно за третичным сектором (некоторые полагают, что он является составляющим элементом третичного сектора экономики). К нему относятся такие виды деятельности, как подготовка кадров и НИОКР. Задействованные в данном секторе экономики отрасли включают область высоких технологий и информационное обслуживание.
Чем выше доля более современных секторов экономики, тем лучше структура экономики, тем лучше модель развития.

Автор: Марат Суюнбаев
Источник: http://www.pr.kg/articles/n0199/06-geo.htm

 

Геоэкономика: теоретические аспекты, методы, стратегия и техника

Новые структуры мировой экономики
После окончания биполярной конфронтации исчезли политико-стратегические препятствия на пути глобализации мировой экономики, вызванной технологической революцией в области информации, транспорта и связи, а также ускоренной дематериализацией богатства и ростом значимости третичного сектора. Границы пали. Высокий уровень жизни трудящихся промышленно развитых стран уже не защитить с помощью тарифных барьеров от конкуренции новых индустриальных стран с гораздо более низкой стоимостью рабочей силы. Экономическое пространство и рынок уже не совпадают с территорией какого-либо Государства. Произошел переход от системы "рынок — государство" к системе "много государств — один рынок".
В результате изменяются отношения между политикой и экономикой. Рушатся налаженные связи между государством, территорией и богатством. Глобализация экономики подстегивает эти изменения. Менее отчетливыми становятся различия между "внутренним" и "внешним". Этого не учитывают лишь те государства, для которых характерен глубокий бюрократически-ассистенциальный склероз; например, внутренняя торговля в них обособлена от внешней. Биполярному миру такого рода экономическая турбулентность была неведома. Тогда все обстояло гораздо проще и держалось под контролем. Две сверхдержавы в своей конкуренции "с нулевой суммой" обеспечивали status quo. Теперь мировое экономическое пространство уже не разделено четкими разграничительными линиями. Тем не менее, оно остается неоднородным. Это объясняется не только тем, что экономические пространства продолжают меняться под воздействием потоков спроса и предложения (политические пространства более стабильны, поскольку они ограничены территориальными границами государств); причина кроется и в многочисленных различиях, к примеру, в разной стоимости рабочей силы, используемой предпринимателями и Государствами, которые пытаются манипулировать ею ради собственной выгоды. Глобализация рынка не ведет к стиранию различий. Каждый стремится подчинить универсум своим интересам.
Изящной простоты двухполюсного мира, в котором мировая геополитическая конкуренция структурировалась по оси Восток — Запад, больше не существует. С ее утратой исчезли и условия, определявшие экономическое соперничество между Соединенными Штатами, Европой и Японией; эти условия задавались тем, что последние нуждались в американских стратегических гарантиях перед лицом советской угрозы. С другой стороны, исчезли условия, порождавшие — в результате двухполюсного противостояния — конфликтную ситуацию в третьем мире. В двухполюсный период такая ситуация не могла выйти за определенные пределы, иначе это привело бы к вмешательству двух сверхдержав, опасавшихся, в свою очередь, изменений мирового равновесия в ущерб себе и неизбежности прямого столкновения, чреватого ядерной эскалацией.
Следовательно, вмешательство двух сверхдержав являлось, по существу, сдерживающим фактором. Существовал фактический альянс между Москвой и Вашингтоном. Третий мир вынашивал новый мировой экономической порядок с более справедливым распределением богатств, вынуждая ценить свое "неприсоединение" и разрабатывая причудливые проекты в рамках ЮНКТАД (Конференция Объединенных Наций по Торговле и Развитию). Третий мир полагал, что может осуществлять давление и шантаж по отношению к Западу, пользуясь наличием у себя сырьевых ресурсов и угрожая открытием пути для советского проникновения. Сейчас его значимость становится все меньше и меньше.
По многим соображениям говорить о третьем мире уже не имеет смысла. В самом деле, третий мир все сильнее дробится на противоборствующие группы, соперничающие между собой ради получения как можно большей квоты экономической помощи со стороны Запада. Достаточно взглянуть на то, что происходит в Средиземноморье. Взаимоотношения между североафриканскими и ближневосточными странами практически сведены к нулю. Гораздо важнее отношения отдельных государств с Севером. Только инициатива Севера — подобная той, что была предпринята Конференцией в Касабланке в октябре 1994 года — может привести к некоторому порядку, стабильности и развитию на Юге.
Благосостояние и безопасность, даже на случай невоенной угрозы, такой, как массовая миграция, тесно связаны между собой. Если в биполярном мире экономика была "на службе" у вооруженных сил, теперь положение стало прямо противоположным. Вооруженные силы существуют уже не для защиты от прямых нападений, которые представляют собой "крайний случай" и сводятся к возможности применения ракетных средств и оружия массового поражения. Военная мощь нужна главным образом для того, чтобы уменьшить политический риск, связанный с инвестициями и торговыми отношениями; установить порядок, законное право и международную стабильность; иными словами, распространить рынок, тяготеющий к глобальности, на регионы, где для этого еще нет соответствующих условий. Самые сильные и самые богатые, естественно, заинтересованы в поддержании status quo, навязывая такие правила, которые отражают, фиксируют и укрепляют существующее равновесие сил.
Все более частыми и настойчивыми становятся заявки на фактическую "реколонизацию", в особенности со стороны политических элит, приведенных к власти Западом во многих государствах третьего мира. Даже спорное право-долг гуманитарного вмешательства, стоящее в международном праве выше абсолютного суверенитета государств, по своей сути соответствует подобной ориентации. Речь вновь заходит о международном мандате и доверенном управлении. Более или менее осознанно, в подтверждение необходимости этого приводятся аргументы, весьма схожие с доводами Киплинга в пользу европейского колониализма прошлого века, представленного как "бремя белого человека". Однако, в отличие от прошлого века, колоний уже не ищут. Сегодня от них отказываются. Стоимость колоний возросла. Выгоду, которую они приносили, можно получить меньшими затратами, используя косвенные методы геоэкономики. Западные общества, как в Европе, так и в Северной Америке, переживают острый демографический кризис и уже не в состоянии прибегать к силе, кроме тех случаев, когда речь заходит о защите их жизненных интересов. Для них уже не приемлемы потери, даже те, что наносятся противнику. Такие потери оказывают растущее прямое воздействие на политику, так как средства массовой информации информируют о них в реальном времени. Политика обязана все это учитывать, что ведет чуть ли не к самосдерживанию от применения силы со стороны Запада. Подобная ситуация подталкивает на поиски безопасности с помощью других средств, менее дорогих и рискованных, а следовательно, более приемлемых в смысле политического консенсуса.
Юг все заметнее оттесняется конкуренцией со стороны Восточной Европы и бывших советских республик. Западная помощь направляется преимущественно именно в эти регионы, считающиеся более важными для будущего Европы. Распределяется эта помощь через специально созданный в Европе банк — EBRD — Европейский банк реконструкции и развития, независимый от Мирового банка и от Международного валютного фонда, практически контролируемых Вашингтоном. Но экономический подъем Восточной Европы и бывшего Советского Союза не пройдет безболезненно и займет много времени[6] . Между тем, Запад не сможет выделить третьему миру большие ресурсы. Вполне вероятно, что теперешний уровень помощи Югу будет снижаться. Это относится и к таким регионам, как страны южного Средиземноморья и Мексика, которые более непосредственно влияют на Европу и на Соединенные Штаты.
Впрочем, новые геоэкономические регионы имеют тенденцию развиваться по меридианам. Это демонстрирует NAFTA (Североамериканская зона свободной торговли). Послеистощения ресурсов дешевой рабочей силы Восточной Европы благодаря ее интеграции в европейское экономическое пространство, а также росту ее благосостояния и, следовательно, заработной платы трудящихся, Европа будет вынуждена обратиться к странам юга Средиземного моря. В течение ближайших 15—20 лет ей придется вновь обратиться к концепции Евроафрики, трактующей Средиземноморский бассейн как единый регион (что было отмечено на Конференции в Касабланке в октябре 1994 года, а также в ходе CSCM — Конференции по безопасности и сотрудничеству в Средиземноморье, работа которой возобновится осенью 1995 года в Барселоне), а не как барьер между цивилизациями или, в лучшем случае, путь сообщения из Гибралтара в Суэц и далее в Черное море.
Юго-Восток Азии переживает, в свою очередь, период бурного развития, вносящего изменения в геоэкономическую "карту" мира. Отрицательные последствия для Запада были бы еще большими, если бы экономическая интеграция стран Юго-Восточной Азии проходила не вокруг Японии или Соединенных Штатов, а была бы ориентирована на Китай. Такой ход событий пока едва ли возможен еще и в связи с озабоченностью, которую вызывает растущая военная мощь Пекина, порождающая всеобщее вооружение Юго-Восточной Азии.
Китай переживает в последние годы стремительное экономическое развитие, охватившее прибрежные районы, что могло бы привести к напряженности в отношениях с центральными районами, в которых расположены центры политической и военной власти. Так или иначе, позиция Китая укрепляется, и он становится одним из мировых центров мощи.
Индия, подобно Китаю, обладает всем потенциалом для развития и трансформации на том же самом полюсе геоэкономической мощи. Однако ее этнолингвистическая раздробленность, противоречия между политической системой, построенной по демократической западной модели, и экономической системой социалистического типа, открытые и непримиримые столкновения между индуистами и мусульманами, а главное, несостоятельность ограничительной демографической политики могут серьезно дестабилизировать внутреннее положение в стране.
Латинская Америка начинает выбираться из экономического кризиса, в котором оказалась прежде всего из-за вмешательства в ее экономику популистских и коррумпированных правительств. Они установили характерную форму "неомеркантилизма поюжноамерикански", подчиненного интересам правящего класса, который скрывал их под личиной общественного интереса и национальной солидарности, используя при этом подходы и механизмы, во многом напоминающие аналогичные приемы, практиковавшиеся в Италии в 70-е и 80-е годы.
Россия пребывает в разгаре политического, экономического и социального кризиса. Она пытается восстановить геополитическое пространство, которое принадлежало вначале царской, а затем советской империи. Ей удалось это сделать в Закавказье и, частично, в Средней Азии и Белоруссии. Российская армия охраняет западные границы Белоруссии с Польшей и Литвой и сражается в Таджикистане на афганской границе. В экономике наметилось некоторое оживление, несмотря на тревожный факт повсеместного распространения организованной преступности. В регионах Восточной Сибири нарастает демографическое давление Китая. В Москве идет напряженная политическая борьба.
Россия опасается расширения на Восток таких мощных западных институтов, как Европейский Союз и, прежде всего, НАТО; подобное расширение свело бы на нет ее влияние в центральновосточной Европе, но она не в состоянии противостоять ему. Россия не выдержала бы новой холодной войны. Возможно, она уже не может сделать выбор между могуществом, то есть восстановлением империи, и благосостоянием, то есть концентрацией на полных драматизма внутренних экономических проблемах. Россия может выжить, только удерживая под контролем свою потенциальную нестабильность. Для этого она нуждается в поддержке и сотрудничестве со стороны Запада, Германии и, в особенности, Соединенных Штатов. Лучшей гарантией от восстановления "империи" — царской, а затем советской — является цена такого восстановления. Воссоздание империи, как с согласия сторон — в случае с Белоруссией и Арменией, так и силой, что может произойти в случае с Украиной, имело бы высокую цену, которую Москва не смоглабы заплатить, не подвергаясь опасности потерпеть внутреннюю катастрофу.
Три геоэкономических полюса G7 — Соединенные Штаты, Европа и Япония, — судя по всему, призваны господствовать в мировой экономике в ближайшие двадцать лет, хотя сценарии развития могут быть совершенно разными. Наиболее вероятными из них представляются три:
а) первый сценарий: все три "полюса" промышленно развитого мира продолжают политику сотрудничества под эгидой World Trade Organization. Последняя следит за соблюдением норм, надежно обеспечивающих свободную конкуренцию и открытость рынков. Таким образом возникнет глобальная экономическая система, основанная на сотрудничестве и уважении оговоренных между собой правил. Подобный сценарий является наиболее благоприятным для мирового экономического роста. Это единственный сценарий, который обеспечил бы наличие ресурсов, а возможно, и способствовал бы развитию; во всяком случае, он смягчил бы наиболее острые проблемы Востока и Юга. Иначе огромные ресурсы оказались бы поглощенными в геоэкономическом соперничестве трех полюсов промышленно развитого мира. Не исключено, что в этой связи определятся условия для новой NAFTA, на сей раз уже трансатлантической (North Atlantic Free Trade Area), что укрепило бы евроамериканское сотрудничество и оказало бы серьезную поддержку НАТО[9] . Это было бы самым благоприятным исходом с точки зрения Европы и Соединенных Штатов. Такой сценарий гарантировал бы не только развитие, но и поддержание равновесия внутри Европы;
б) второй сценарий: все три "полюса" становятся противоборствующими экономическими блоками; следствием этого явятся геоэкономические конфликты с целью получения незначительных преимуществ по отношению друг к другу; при этом внутри блоков будет развиваться экономическая интеграция или, по крайней мере, обеспечиваться открытость рынков и сотрудничество. Такой поворот событий отрицательно сказался бы на росте мировой экономики не только по причине вызванных им искусственных ограничений мирового рынка, но и потому, что соперничество между блоками поглотило бы громадное количество ресурсов.
Из данного сценария вовсе не вытекает, что Япония может стать центром "полюса" Юго-Востока Азии, превратив его в "блок". Действительно, Япония не пойдет на всеобщее экономическое противостояние с Соединенными Штатами, в чьей защите, но уже не от СССР, а от Китая, она будет постоянно нуждаться. Объем торговли с Соединенными Штатами государств Юго-Восточной Азии, особенно Южной Кореи и Тайваня, пока что превышает аналогичный показатель торговли с Японией. Поэтому не исключена возможность образования обширной "зоны экономического сопро-цветания" Тихого океана, в которой Соединенные Штаты играли бы определяющую роль во всех областях; такая зона выполняла бы как функцию сдерживания китайской мощи, так и ее интеграции или, по меньшей мере, совместимости с экономической системой G7. Очевидно, что для этого Соединенные Штаты должны были бы придать больший вес Тихоокеанскому региону по сравнению с Атлантическим.
Оправданность этого второго сценария зависит от поддержания американского военного присутствия в западной части Тихого океана, чего желают все государства данного региона для создания противовеса растущей мощи Китая в Южно-Корейском море, геополитическом центре тяжести Юго-Восточной Азии, а также во избежание того, чтобы роль противовеса, "катализа", или, если угодно, гегемона взяла на себя Япония. Действительно, Япония как будто ориентирована на продолжение не очень активной политики в Восточной Азии. Главное для Японии — войти в Совет Безопасности ООН. Гораздо меньше усилий она прилагает для того, чтобы занять главенствующее положение на Юго-Востоке Азии. Таким приоритетам соответствуют шаги Японии, направленные на интернационализацию ее финансово-промышленной мощи. По-видимому, речь идет о блестящем замысле косвенной стратегии, цель которой — усилить мировое значение Токио, не пугая при этом другие страны и не компрометируя тем самым ее экономическую экспансию.
Если, после окончания интеграции всего Тихоокеанского региона, Соединенным Штатам пришлось бы пересмотреть свои интересы и свой взгляд на присутствие в Европе, последняя оказалась бы в серьезной опасности. Уменьшилась бы степень влияния Европы на мировые события при защитесвоих интересов. Она бы оказалась один на один — то есть без американской поддержки — с непредсказуемой ситуацией, в том числе и политико-стратегического характера, порождаемой двойной дугой кризиса, которая опоясывает Европу от Магриба до Балкан и от Ближнего Востока до Кавказа и Государств Балтики;
в) третий сценарий: процесс балканизации, протекающий в политической и стратегической областях, распространяется и на область экономическую. Неразбериха и напряжение становятся всеобщими. Наступает полоса повсеместной геоэкономической войны, или герильи. Отдельные национальные государства устанавливают более строгий контроль над раздробленной и дикой мировой экономической системой, подрывая изнутри спаянность своих экономических блоков.
Динамика этого сценария представляется тем более опасной из-за растущего убеждения, что в геоэкономическом соперничестве победит тот, кто сделает первый шаг, пытаясь получить преимущество внезапности, шаг, направленный на то, чтобы защититься от конкуренции таким "барьером доступа" на рынок, который можно преодолеть лишь с помощью весьма дорогостоящей "лобовой атаки". "Культ геоэкономического и технологического наступления" во многих отношениях схож с культом в военной области, существовавшим в Европе в начале XX века. Этот новый культ столь же опасен и угрожает нестабильностью. В рамках данного сценария возможно усиление тенденции к геополитческому дроблению мира благодаря тому, что технологические спады, ранее начинавшиеся в военном производстве и продолжавшиеся в гражданском, теперь разворачиваются в обратном направлении. Развитие сотрудничества в стратегической области между тремя "геоэкономическими полюсами" оказалось бы серьезно затруднено по сравнению с сегодняшней ситуацией. Стремление каждого государства ревностно охранять собственные промышленные секреты может привести к ускорению эрозии во взаимодействии между существующими в настоящее время многосторонними институтами безопасности. Обозначилась бы конкурентная ренационализация, в том числе и в стратегической области, что привело бы к дальнейшей дестабилизации всей международной структуры и создало бы возможность для образования оппозиционных коалиций. Например, в Европе могли бы возникнуть западная коалиция, в которой главенствовали бы американцы, и германизированная среднеевропейская коалиция. И это серьезно сказалось бы на том же национальном единстве Италии.
Наиболее вероятным из приведенных выше макросценариев п является второй: три экономических "полюса" превращаются в противоборствующие "блоки"; при этом господствует "Real-Economik"; отдельные экономические блоки стремятся получить незначительные односторонние преимущества, даже ценой нарушения единства мирового рынка.
Однако сейчас намечается обратная тенденция, которая могла бы противостоять раздроблению мировой экономической системы. Экономическая мощь государств, размываемая "полюсами" или "блоками" "сверху", одновременно размывается и "снизу" городами-государствами или государствами-регионами. Это естественные экономические зоны, участвующие в хозяйственной жизни не только отдельных континентов, но и всего мира "без границ" напрямую, без серьезного посредничества ни со стороны государств, ни со стороны наднациональных полюсов. У этих зон нет политических границ, но есть рубежи, проведенные невидимой рукой логики экономических потоков, рукой, не знающей границ. В одних случаях это всего лишь куски государства. В других — они перекрывают государственные границы, как, скажем, трансграничные "еврорегионы". Впрочем, их появление может привести к дальнейшему росту нестабильности, если не будет проходить равномерно на всех трех "полюсах". Одна из причин — вполне предсказуемая реакция со стороны второстепенных зон, которые попытаются восстановить территориальное единство и экономический суверенитет национальных государств, путем принятия протекционистских мер, стимулирования автаркических процессов и, быть может, развязывания гражданских войн и осуществления государственных переворотов. Тенденция размывания экономической мощи государств развивается стремительно, так как этому способствуют новые информационные технологии, а также растущая роль мультинациональных компаний и денационализация их деятельности.
Впрочем, возможна — а по мнению многочисленных наблюдателей, и более чем вероятна — переоценка функции национальных государств, часть из которых может вновь поставить вопрос о равновесии внутренних потенциалов "полюсов", пользуясь своими широкими возможностями по координации и мобилизации изменчивых межрегиональных образований. Говоря об "устойчивости" государств-наций, не следует недооценивать силы их институтов, являющихся опорой демократии и гарантом социальной справедливости; а также важную психологическую роль национальной самобытности, основанной на языке и общности культурного наследия. Тем не менее, по сравнению с прошедшими десятилетиями, мощь государств подверглась эрозии с трех направлений: сверху — под влиянием таких наднациональных организаций, как Европейский Союз; со стороны — благодаря появлению мощных транснациональных сил; и снизу — под воздействием тенденций к местничеству и регионализму. Все эти силы, способствующие ослаблению силы и роли государств, стремятся, естественно, к объединению между собой.
Некоторые аналитики, как уже говорилось выше, трактуют тенденцию к транснациональному объединению как простое перераспределение экономической власти между государствами и их регионами и полагают, что, по крайней мере в Европейском Союзе, уже достигнута максимально возможная децентрализация. В недалеком или даже ближайшем будущем, возможно, наметится обратная тенденция частичного возобновления контроля над экономикой со стороны государств. Скажем, те же мультинациональные компании получат преимущества разве что от усиления власти наднациональных организаций, из-за меньшей действенности контроля со стороны последних. Действительно, их вполне устраивает нынешняя система разрозненных государственных законодательств, так как последние вынуждены соперничать между собой с целью привлечения международных инвестиций. Кроме того, чем больше развиваются естественные экономические регионы, тем больше они должны удовлетворять коллективным нуждам и солидаризироваться по примеру государств. И хотя экономика не может заменить политику, а распределение товаров и услуг не может взять на себя роль управления людьми, будущее геополитическое устройство мира будет так или иначе находиться под влиянием  экономики.
Намеченные сценарии следует, очевидно, воспринимать как упрощенные схемы, учитывая сложность, разнообразие и изменчивость отдельных ситуаций. Сценарии показывают, что государства, которые с данной точки зрения остаются главными действующими лицами геополитического процесса, играют и еще будут играть решающую роль в области экономики в условиях нового мирового порядка (или беспорядка). Им необходимо достичь равновесия между властными функциями государств и других действующих лиц на глобальном, мультинациональном и субнациональном уровне, а также на транснациональном уровне, с участием крупных мультинациональных предприятий и финансовых центров.
Границы между национальной и глобальной, "внутренней" и "внешней" экономикой сделались весьма относительными. Поэтому государству нужно учитывать растущее значение внешних факторов для благосостояния нации и придерживаться такой политики, которая обеспечивала бы благоприятное международное положение национальной экономики, как это делает Япония в отношении стимулирования экспорта и инвестиций за рубежом. Такой подход является, помимо прочего, эффективным средством создания квалифицированных рабочих мест в собственном государстве . Территориальная политическая логика должна отступить, ее необходимо уравновесить логикой потоков, свойственной экономике, стремящейся разорвать связи с территориями, которые с помощью границ удерживаются государствами в плену.
Отсутствие эффективной внешней экономической политики уже непозволительно для государств. Глобализация сделала внутреннюю экономику не только тесно связанной, но и зависимой от внешней экономики. Однако "турбокапита-лизм", по определению Эдварда Люттвака, произвел структурный переворот в экономической системе, по отношению к которой политика бессильна, поскольку такая экономическая система определяется рынком, не контролируемым политикой.
Рабочий класс стал теперь интернациональным. Заработная плата тяготеет к среднемировому показателю, с соответствующими поправками на различную производительность. Технология уменьшает потребность в рабочей силе, вытесняя массы работников из промышленности и таких областей, как транспорт и связь. Сфере услуг уже не удается их поглощать.
Финансовое бремя социальной политики европейских "государств благосостояния" можно осилить только при невероятных показателях экономического роста, достижению которых препятствует как раз наличие такого социального бремени, а также за счет роста государственного долга, накопившегося в прошлом и нуждающегося в погашении. Весь Запад, и в особенности Европа, стоит перед драматическим выбором.
Капитал взбунтовался против собственной распыленности. Он становится избирательным. Он направляется туда, где выше прибыль. Поэтому нужен новый политический субстрат, то есть новая политическая архитектура рынка, которая позволила бы создать богатство без высоких социальных затрат. Это характерно для политики свободной торговли, подобно той, которую проводила администрация Рейгана в Соединенных Штатах, с последующим дроблением общества (модель "меньше безработных, больше бедных"). Что же касается европейской, особенно итальянской, формулы (модель "больше безработных, меньше бедных"), то ее следует избегать, поскольку эта модель породила огромный общественный долг перед молодыми поколениями, которые в скором времени будут принесены в жертву на алтарь растущей безработицы. Если американский либерализм жертвует стариками, то европейский протекционизм жертвует молодежью, отсрочивая оплату структурного выравнивания, рано или поздно неизбежного. Возражения и массовые протесты против такой суровой реальности не могут изменить глубинных тенденций мировой экономики. Эти проблемы нужно решать другими методами.

Источник: http://www.archipelag.ru/geoeconomics/osnovi/geoeconomics/theoretical-aspect/
Сборник Карло Жан, Паоло Савона «ГЕОЭКОНОМИКА»

 

Геоэкономика

Геоэкономика — направление социальных наук, сформировавшееся в 90-е гг. ХХ в. на стыке экономики и политологии. В предмете геоэкономика просматривается несколько аспектов, объединяющих в единый комплекс вопросы экономической истории, экономической географии, современной мировой экономики и политологии, конфликтологии, теории систем управления геоэкономика изучает:

  • географический императив, выражающийся в органичной связи экономики и пространства, во влиянии климатических и ландшафтных особенностей на формы и закономерности хозяйственной деятельности;
  • "мощь и ее актуальный инструментарий", происходящий сдвиг международных силовых игр из области военно-политической в область экономическую, порождающий особый тип конфликтов — геоэкономические коллизии в глобальном контексте;
  • политику и стратегию повышения конкурентоспособности государства в условиях глобализации экономики (унификации и поглощения мировой экономики "вселенским рынком", ее новой структурности);
  • пространственную локализацию (географическую и трансгеографическую) в новом глобальном универсуме различных видов экономической деятельности, новую типологию мирового разделения труда;
  • слияние политики и экономики в сфере международных отношений, формирование на данном базисе системы стратегических взаимодействий и основ глобального управления.

Наблюдения о связи экономики, истории и географического пространства можно встретить у самых разных ученых XIX-XX вв. в широком диапазоне от Фрица Рёрига и Фридриха Листа ("автаркия больших пространств") до Фернана Броделя ("миры-экономики") и Иммануила Валлерстайна ("мир-системный подход").
Общее понятие о предмете геоэкономики первоначально возникает в русле геополитических штудий для фиксации реалий, относящихся к экономическим аспектам данного направления социальных исследований. Очевидно, что экономика Европы и экономика тропической Африки, равно как экономика стран континентальных и стран прибрежных в своих существенных характеристиках типологически различны. Так, развитие товарного производства в умеренных широтах стимулировалось сезонным циклом сельскохозяйственной активности и необходимостью складирования собранных продуктов, в то время как экономика тропической зоны не имела столь выраженной цикличности, а складское хранение заменялось поддержанием экологического баланса определенных растительных зон. В трудах геополитиков отмечалось также отличие базовой экономической модели Rimland’а (ориентированной на широкий товарообмен) и Heartland’а (в большей мере нацеленной на самообеспечение).
Геоэкономика как самостоятельное понятие возникло в середине ХХ века, частично как попытка избавиться от отягощенного одиозными ассоциациями понятия геополитики, активно использовавшегося нацистами. Однако геоэкономика очертила несколько иное предметное поле, нежели геополитика, взяв от последней, однако, целостный, структурный подход к рассмотрению социальной реальности и политической динамики.
В дальнейшем отдельные (немногочисленные) работы по геоэкономике выходили в странах Третьего мира и Южной Европы.
В генезисе современного понимания геоэкономики, сформировавшегося к концу ХХ в., просматривается определенная преемственность с подходами и инструментарием геополитики, что не в последнюю очередь связано с господствующими умонастроениями рубежа 80-90-х гг. В те годы многие исследователи прогнозировали смещение силовых игр наступающей эпохи из военно-политической сферы в экономическую и эскалацию нового типа конфликтов — геоэкономических коллизий, развивающиеся в контексте международных отношений.
Подобный концепт был положен в основу статьи американского ученого Эдварда Люттвака "От геополитики к геоэкономике: логика конфликта, грамматика торговли", опубликованной в журнале "National Interest" летом 1990 г. Люттвак противопоставляет в ней геополитику с ее акцентом на использование военной мощи для достижения внешнеполитических целей геоэкономики как политике, ориентированной на победу в экономическом состязании. Следует упомянуть также работы Эндрю Лейшона и Уильяма Нестера.
В Европе концепция геоэкономики в те же годы активно разрабатывалась в Италии генералом Карло Жаном, опубликовавшим, в частности, в начале 1991 г. статью "Геоэкономика: инструментарий, стратегия и тактика", несущую отпечаток геополитических конструктов и военно-стратегического стиля мышления автора. По мнению генерала Жана "геоэкономика основывается не только на логике, но и на синтаксисе геополитики и геостратегии, а в более широком смысле — и на всей практикологии конфликтных ситуаций". В целом, в трудах итальянских ученых (К. Жан, П. Савона, С. Фиоре, Ф. Бруни Рочча) под геоэкономикой понимается "дисциплина, изучающая те аспекты международной конкуренции, где главными действующими лицами выступают не корпорации, тресты или банки, а государства".
В России разработка геоэкономического инструментария исследователями и освоение геоэкономического подхода государственными учреждениями начались непосредственно после распада СССР. Российская концепция геоэкономики при этом в значительной мере отошла от прочтения предмета в русле идей геополитики и конфликтологии. Геоэкономика понимается скорее "как пространственная локализация типов экономической деятельности в глобальном контексте и связанная с этим феноменом новая формула мирового разделения труда, а также как слияние политики и экономики в сфере международных отношений, формирование на этой основе системы стратегических (глобальных) взаимодействий" (А.И. Неклесса).
Данное направление, тесно связанное с развитием процессов глобализации, активно развивалось в 1992-1993 гг. в Главном управлении стратегического анализа развития внешнеэкономической деятельности МВЭС РФ (А.И. Агеев, А.И. Неклесса, В.И. Юртаев). Геоэкономический подход углублялся в теоретическом отношении (разработка формальной схемы геоэкономического атласа мира) и применялся на практике при планировании стратегии ВЭД (внешнеэкономической деятельности) России как в целом, так и в ее региональных и отраслевых аспектах. Геоэкономические реалии учитывались, в частности, при разработке концепции ТКС (транспортных коммуникационных систем) и сравнительном анализе достоинств и недостатков широтных систем "Восток-Запад" и меридиональных — "Север-Юг" (1992), они обсуждались при формулировании "Основных положений внешнеполитической стратегии РФ" (1993), а разработанная А.И. Неклессой геоэкономическая сетка глобального районирования легла в основу "Стратегии развития внешнеэкономических связей России" (1994), тогда же основные положения геоэкономического подхода были изложены им в статье "Третий Рим или Третий Мир: геоэкономика и национальная стратегия России".
Геоэкономическое направление стратегического анализа не получило, однако, развития на уровне планирования государственной политики России и в значительной мере осталось направлением научных и научно-прикладных исследований. О необходимости "перехода на геоэкономическую... модель внешнеэкономических связей" говорилось в послании Федеральному Собранию Президента РФ "О национальной безопасности» от 13 июня 1996 г., но уже вполне риторически.
В настоящее время в российской геоэкономике доминируют две исследовательские модели:
(а) гексагональная конструкция глобального геоэкономического универсума А.И. Неклессы;
(б) понимание геоэкономики Э.Г. Кочетовым как политики и стратегии повышения конкурентоспособности государства в новом глобальном контексте.
Гексагональная модель Неклессы основана на феномене слияния политики с экономикой в современном мире и отражает не столько иерархию государств, сколько "геоэкономических интегрий" — комплексов экономической деятельности (финансово-правовые технологии, высокие технологии, промышленная деятельность, производство сырья и т.д.), связанных, однако, по преимуществу с той или иной группой государств, с тем или иным географическим регионом. Ключевую матрицу выстраиваемого в соответствии с данным подходом геоэкономического миропорядка образуют:
(а) четыре географически локализуемых пространства:

  • североатлантический Запад, связанный с производством высокотехнологичных товаров и услуг;
  • промышленный Новый Восток, расположенный преимущественно в районе Большого тихоокеанского кольца;
  • сырьевой Юг, с определенной долей условности локализуемый в области "индоокеанской дуги";
  • наименее определенное в геоэкономическом отношении пространство "сухопутного океана" северной Евразии;

(б) два геоэкономических пространства, не имеющие жесткой географической локализации:

  • транснациональный Квази-Север, генетически происходящий из североатлантического региона и связанный с финансово-правовым регулированием глобальной экономики;
  • архипелаг Глубокого Юга — "мировой андеграунд", деструктивная экономика которого основана на хищническом разграблении ресурсов цивилизации.

Главенствующее положение в геоэкономическом универсуме занимает в настоящее время "штабная экономика" Нового Севера, основанная на стратегическом консенсусе североатлантического и транснационального блоков в отношении путей и методов перераспределения мирового дохода, собирания глобальной "квазиренты". Геоэкономическим инструментарием для достижения подобных целей являются такие глобальные финансово-правовые технологии, как мировая резервная валюта, глобальный долг, программы структурной адаптации и финансовой стабилизации, "вашингтонский консенсус", формирующаяся система управления национальными и региональными рисками, а в перспективе — глобальная эмиссионно-налоговая система.
Э.Г. Кочетов в монографии "Геоэкономика (Освоение мирового экономического пространства)" (1999) определяет геоэкономику как "технику национального оперирования в геоэкономическом пространстве в целях своевременной перегруппировки сил для выхода на наиболее благоприятные условия формирования и перераспределения мирового дохода". Центральный атрибут предлагаемой ученым неоэкономической модели — этноэкономические системы, определяемые как "экономические популяции, выстраиваемые в мировой системе на базе этноэкономической транснационализации". Основной пафос исследований Кочетова "лежит на путях поиска такой модели геоэкономического мироустройства, в основе которой было бы равновесие стратегических интересов, баланс реально сложившихся зон геоэкономического влияния, устремленность на поиск таких моделей цивилизационного развития, которые позволили бы избежать опаснейшего столкновения техногенной модели с другими цивилизационными парадигмами развития".
Возможности геоэкономического подхода исследуются в настоящее время рядом российских ученых (А.Д. Богатуров, В.А. Вашанов, А.Н. Вылегжанин, А.И. Владимиров, Э.П. Григорьев, Д.Н. Замятин, В.Н. Княгинин, Ю.Г. Липец, И.И. Лукашук, Н.С. Мироненко, Л.В. Новокшонова, Л.Б. Парфенова, Г.В. Петрова, М.А. Пивоварова, Е.В. Сапир, В.В. Соколов, Ю.С. Хромов, Ю.В. Шишков, П.Г. Щедровицкий и др.). Основное направление изучения геоэкономических факторов — экономико-технологическое, ориентированное на выявление и эффективное использование стратегических конкурентных преимуществ российской экономики, перспективных направлений ее развития. Во второй половине 90-х годов в России образован ряд исследовательских центров, изучающих геоэкономическую проблематику: Центр геоэкономических исследований Института экономических стратегий при ОМО РАН (1997), Центр геоэкономических и социальных исследований Национального института развития при ОЭ РАН (1998), межведомственный центр "Геоэкономика" (1998), Лаборатория геоэкономического анализа и проблем социального развития Института Африки РАН (1998), Центр стратегических исследований геоэкономики ВНИИВК Минэкономики РФ (1999). Изучение геоэкономики предусматривается исследовательской программой Российской академии наук и находит отражение в ее отчетах.
Геоэкономические исследования ведутся также на Украине. Геоэкономика при этом рассматривается преимущественно как современная геополитика, реализуемая новыми средствами и формирующаяся под воздействием факторов глобализации и регионализации. Так, В.А. Дергачев в монографии "Геоэкономика" (2002) определяет геоэкономику как "новую систему экономической организации мирового хозяйства", "механизмы и стратегии освоения мирового экономического пространства" и одновременно как "науку о государственной стратегии развития, достижения мирового или регионального могущества преимущественно экономическим путем".

 

PAX OECONOMICANA:
гэоэкономическая система мироустройства

Александр Неклесса

Философия экономики – область знания, в современном мире оказавшаяся в весьма драматичном положении. Знамения времени - стремительная прагматизация, технологизация не обошли стороной и экономическую науку: все более заметно сужение ее предметного поля, в результате чего она начинает иной раз смотреться как некий специфический набор банковских прописей. Складывается впечатление, что реальная задача современной экономики лежит не столько в области фундаментальной науки, сколько в сфере универсальных технологий и стратегий поведения в условиях ограниченности и противоречивости нашего знания о глубинах экономического космоса. Этот дефицит особенно ощутим в переломные моменты истории, когда рушатся многие устоявшиеся парадигмы, и становится ясно, что экономика (наряду с политикой, идеологией) есть феномен культуры. Возможно, нынешнее состояние мирового хозяйства было бы лучше понято, откажись экономика от сознательных и подсознательных претензий на статус естественнонаучной дисциплины, вспомни она о своих гносеологических корнях, осознай себя вновь частью этики и политики, то есть сферы целеполагания и правил поведения. Возможно, нынешнее состояние мирового хозяйства было бы лучше понято, откажись экономика от сознательных и подсознательных претензий на статус естественнонаучной дисциплины, вспомни она о своих гносеологических корнях, осознай себя вновь частью этики и политики, то есть сферы целеполагания и правил поведения. Иначе говоря, - ведись обсуждение фундаментальных экономических проблем в интенсивном взаимодействии с актуальными философскими и культурологическими дискуссиями.

I. PAX ECONOMICANA

1.

Новый мир рождается на наших глазах. Существующая система интернациональных связей - этот всемирный концерт, основанный на межгосударственных отношениях и кодифицированный международным правом - пребывает в некотором замешательстве. Zeitgeist, “дух времени”, мало-помалу отходит от нее, перемещаясь к новому классу международных систем, к динамичным и изменчивым субъектам мирового хозяйства, чьи подвижные очертания, проходя в иной плоскости, не совпадают с государственными границами, да и взаимоотношения не определяются и тем паче не исчерпываются дипломатией на правительственном уровне.
Реально утверждающийся на планете порядок все отчетливее проявляет себя как порядок экономический - Pax Economicana. Глобальная экономика – это свершившаяся мировая революция нашего века, и она же становится повсеместно правящей системой. Подобное коренное изменение можно описать достаточно внятной формулой: если раньшемировая экономика была ареной, на которой действовали суверенные государства, то теперьона – достаточно автономный персонаж, оперирующий на поле национальных государств. Однако появление уникального глобального субъекта не привело к одновременному удалению с поля прежних игроков. Возникла эклектичная реальность, более сложная и даже парадоксальная в своих проявлениях, сочетающая яркие и характерные черты обеих систем. При этом, естественно, происходит кардинальный сдвиг в привычных способах проекции власти.
Экономика меняет внутреннее содержание, ей уже тесно в рамках прежних смысловых конструкций. Она начинает проявлять себя не только как способ хозяйствования, но и как доминирующая система управления обществом: как политика, и даже идеология наступающей эпохи, становясь, по сути, новой властной системой координат... В результате привычные геополитические императивы почтительно уступают место реалиям геоэкономическим.
Силовые маневры эпохи уже не связаны ни с завоеванием территорий, ни даже с прямым подчинением экономического пространства противника. Они скорее нацелены на навязывание окружению своей политической воли и видения будущего, на установление и поддержание желаемой топологии мирохозяйственных связей, на достижение стратегических горизонтов, определяемых геоэкономической конкуренцией, на упрочение либо подрыв той или иной системы социально-экономических ориентаций...
Столкновение стилей и форм хозяйствования, соперничество основных центров мирового развития, социальные и финансовые коллизии, непростые взаимоотношения между региональными сообществами – все это драматичные игры нашего времени, которые сводят использование военной силы более к угрозам ее применения и рамочной демонстрации возможностей, нежели к полномасштабной реализации боевой мощи. Но параллельно в мире разворачиваются нешуточные, хотя зачастую и невидимые геоэкономические битвы, в ходе которых на планете складывается новая реальность, другое мироустройство.
Что же такое нынешний глобальный мир, формирующееся транснациональное сообщество, глобальная экономика? Ответы на все эти вопросы далеко не столь элементарны, каковыми они представляются на первый взгляд. Распространенные толкования и трактовки глобализации нередко являются своего рода fables convenues. Однако iи транснациональное сообщество, ни глобальная экономика, очевидно, не есть некое универсальное предприятие всего объединенного человечества. В мире сейчас возникает нечто существенно иное, чем просто единый хозяйственный организм планеты.

2.

В рассуждениях на тему глобализации вообще и глобальной экономики в частности присутствует все же немало расхожих штампов и мифов, которые, не вполне подтверждаются статистикой уходящего века, а иной раз прямо противоречат ей. Например, что касается якобы последовательного роста внешнеторгового оборота по отношению к производству или доли вывоза капитала от ВВП либо движения трудовых ресурсов в течении XX века. На самом же деле процессы и глобализации, и диссоциации носят отнюдь не линейный характер, косвенно свидетельствуя о реальной сложности мира и неоднозначности процессов, в нем происходящих.
Социальная организация эпохи Нового времени, судя по всему, достигла своей вершины, глобализации - хотя это определение и не получило в те годы распространения – где-то около первой мировой войны. (К тому моменту планету поделили также границы транснациональных империй, в которых “никогда не заходило солнце”.) Затем – на протяжении всего “последнего” столетия - человечество было ввергнуто в пучину конкурирующих версий нового мироустройства: российской, германской, американской… И, заодно, - яростного состязания мировых идеологий, пришедших на смену мировой религии.
Удельный же вес внешнеторгового оборота, и доля вывоза капитала, о которых упоминалось выше, также достигли своего максимума непосредственно перед первой мировой войной. Затем динамика этих показателей шла по синусоиде, дважды снижаясь после мировых войн, вновь достигнув прежнего высокого уровня лишь в середине текущего десятилетия, когда тема глобализации, кажется, обрела второе дыхание. Однако начало и конец нынешнего столетия – более чем различные вселенные… Нынешняя глобализация – это, пожалуй, совсем иная историческая модель: вместо гаснущей идеи универсальной христианской цивилизации – проект глобального (планетарного) присутствия современных центров силы, их выраженное намерение управлять развитием всего мира.
Интернационализация производственных и торговых трансакций сейчас в значительной мере связана с особым феноменом – миром ТНК и операциями, осуществляемыми между их филиалами. На сегодняшний день число подобных корпораций превысило 53 тысячи, численность их дочерних филиалов – 450 тысяч. Появляется и новый класс ТНК – мультикультурные, глобальные… Параллельно, в среде национальных экономик происходит сложный и многогранный процесс образования социально-экономических коалиций и союзов. (Тут невольно вспоминается былое разграничение карты мира пунктирами колониальных империй, а затем - военно-политических блоков). Так что реально протекающий сейчас процесс обустройства планеты, похоже, с не меньшими основаниями можно определить как “новый регионализм” - или “новый региональный порядок” - то есть формирование макрорегиональных геоэкономических пространств на фоне социально-экономического расслоения мира.
Действительно, статистические данные о “сближении народов планеты” в этих – социально-экономических - категориях просто убийственны. За последние десятилетия соотношение уровней доходов богатых и бедных, “золотого” и нищего миллиардов планеты не только не сократилось, но заметно увеличилось: с 13:1 в 1960 году до 60:1. А ведь по сравнению с серединой столетия совокупный объем потребления, судя по тем же оценкам ООН, вырос приблизительно в 6 раз. Однако 86% его приходится сейчас на 1/5 часть населения, на остальные же 4/5 – оставшиеся 14%. Но и в этих цифрах отражена не вся истина. Доля мирового дохода, находящаяся в распоряжении беднейшей части человечества, – а в настоящее время примерно 1,3 млрд. людей живут в условиях абсолютной нищеты – еще на порядок ниже, составляя лишь около 1,5%. Таким образом, в мире помимо североатлантической витрины цивилизации соприсутствует ее гораздо менее заметный темный двойник: “четвертый”, зазеркальный мир, населенный голодным миллиардом.
На планете, судя по всему, происходит не столько социально-экономическая конвергенция (корелянтом которой могло бы служить политическое и социальное единение глобального сообщества, чего также не наблюдается), сколько унификация определенных правил игры, повсеместная информатизация, обеспечение прозрачности экономического пространства… И венчает этот процесс наиболее впечатляющее проявление нынешней глобализации, ее главный образ и символ - мировая коммуникационная сеть.
В целом же развитие механизмов стратегического планирования и контроля за ситуацией на планете – эффектно обоснованное глобальными вызовами и угрозами, вставшими перед цивилизацией во второй половине ХХ века, – сформировало систему глобального хозяйственного управления (высоких геоэкономических технологий): во-первых, ресурсами планеты, но также и всей экономической деятельностью на ней, распределением и перераспределением совокупного мирового дохода и т.п. Понятно, что цели и методы подобной структуры не могут ограничиваться лишь хозяйственной сферой.
И еще одно более чем актуальное пространство, где “никогда не заходит солнце”, сложилось к концу столетия. Это - глобальный финансовый рынок, темпы роста которого сейчас в несколько раз превышают скорость увеличения мировой торговли и дивергенции производства (чьи нужды международные финансовые трансакции вроде бы призваны обслуживать). Пространство, где интенсивно развиваются собственные высокие технологии, разработке которых человеческий гений, кажется, отдает в последние десятилетия гораздо больше умов, усилий и энергии, нежели другим видам интеллектуального творчества.
Все это вместе взятое очерчивает контур принципиально новой по отношению к началу века мировой ситуации, знаменуя наступление какой-то другой глобализации, имеющей принципиально иной генезис. Чтобы понять происходящее, нужно пристальнее вглядеться в ту мировоззренческую революцию, свидетелями и участниками которой мы являемся.

II. КОНЕЦ НОВОГО ВРЕМЕНИ

1.

Рождающееся у нас на глазах экономистическое мироустройство зиждется на глубинных тенденциях глобального развития, на радикальной революции в области мировоззрения. В сумбурной на первый взгляд реальности наших дней можно выделить три основных конкурирующих версии развития человеческого универсума, три крупноформатных проекта обустройства планеты.
Основной социальный замысел, развивавшийся на протяжении последних двух тысяч лет и фактически предопределивший современное нам мироустройство, - проект Большого Модерна был органично связан с христианской культурой. Отринув полифонию традиционного мира и последовательно реализуя евроцентричную (а впоследствии - североцентричную) конфигурацию глобальной Ойкумены, он заложил основы западной или североатлантической цивилизации, доминирующей ныне на планете.
Его историческая цель (или, по крайней мере, цель его последнего этапа - эпохи Нового времени) - построение универсального сообщества, основанного на постулатах свободы личности, демократии и либерализма, научного и культурного прогресса, повсеместного распространения “священного принципа” частной собственности и рыночной модели индустриальной экономики. Его логическая вершина - вселенское содружество национальных организмов, их объединение в рамках гомогенной социальной конструкции: глобального гражданского общества, находящегося под эгидой коллективного межгосударственного центра. Подобный ареопаг, постепенно перенимая функции национальных правительств, преобразовывал бы их в дальнейшем в своего рода региональные администрации...
Частично реализуясь, грандиозный замысел сталкивается, однако, со все более неразрешимыми трудностями (прежде всего из-за фундаментальной культурной неоднородности мира, резкого экономического неравенства на планете) и, кажется, достиг каких-то качественных пределов, претерпевая одновременно серьезную трансформацию. Так, система демократического управления обществом, распространяясь по планете, не только в ряде регионов существенно видоизменяет свой облик, но и заметно модифицирует внутреннее содержание.
История ХХ века - это также последовательный ряд событий, разводящих модернизацию мира и экспансию христианской культуры, лежащую в ее основе, усиливая их взаимное отчуждение. Христианская цивилизация, становясь глобальной, вмещала и объединяла все более многочисленные, разнообразные культурные и религиозные меньшинства. В то же время она испытывала растущие неудобства при декларировании собственной исключительности, и даже просто подтверждая свою идентичность. В сущности, сколь странным это ни покажется, христианское общество (затрудняясь поддерживать должный баланс между обществом духовным и гражданским, целями метафизическими и политическими) подверглось более чем парадоксальной культурной агрессии именно вследствие своего доминирующего положения.
В ходе нарастающей прагматизации общественного сознания происходит перерождение долговременной тенденции секуляризации западного сообщества в фактическую дехристианизацию его социальной ткани, влекущую за собой коррозию и распад основ двухтысячелетней цивилизации. Кроме того, становится все более очевидным расхождение основополагающих для западного социума векторов политической демократизации и экономической либерализации, особенно заметное на глобальных просторах. Модернизация явно утрачивает ранее присущую ей симфонию культуры и цивилизации.

2.

Феномен Модерна (уже претерпев серьезную трансформацию внутри североатлантического ареала) был по-своему воспринят и переплавлен в недрах неотрадиционных обществ, в ряде случаев полностью отринувших его культурные корни и исторические замыслы, но при этом вполне воспринявших внешнюю оболочку современности, ее поступательный цивилизационный импульс. Духовный кризис современной цивилизации привел к расщеплению процессов модернизации и вестернизации на обширных пространствах. Третьего мира. В результате, во второй половине ХХ века традиционная периферия евроцентричного универсума породила ответную цивилизационную волну, реализовав повторную встречу, а затем и синтез поднимающегося из вод истории Нового Востока с секулярным Западом, утрачивающим свой привычный культурный горизонт.
Роли основных персонажей исторической драмы как бы перевернулись: теперь, кажется, Запад защищает сословность, а жернова Востока распространяют гомогенность. Культура христианской Ойкумены, все более смещаясь в сторону вполне земных, материальных, человеческих ценностей, столкнулась с рационализмом и практичностью неотрадиционного общества, успешно оседлавшего к этому времени блуждающую по миру волну утилитарности и прагматизма. Первые плоды глобализации имеют странный синтетический привкус, а порожденные ею конструкции, являясь универсальной инфраструктурой, подчас напоминают мегаломаническую ирригационную систему, чьи каналы обеспечивают растекание по планете уплощенной информации и суррогата новой массовой культуры. В результате, распространение идеалов свободы и демократии нередко подменяется экспансией энтропийных, понижающихся стандартов в различных сферах жизни, затрагивая при этом не только культурные, но и социально-экономические реалии. Такие, например, как предпринимательская этика, общее качество жизни, разнообразные формы новой бедности и т.п.
Рожденная на финише второго тысячелетия неравновесная, эклектичная и в значительной мере космополитичная конструкция глобального Pax Economicana есть, таким образом, продукт постмодернизационных усилий и совместного творчества всех актуальных персонажей современного мира. Культурно-исторический геном эпохи социального Постмодерна утверждает сейчас на планете собственный исторический ландшафт, политико-правовые и социально-экономические реалии которого заметно отличны от аналогичных институтов общества Модерна. Постмодернизационный синтез (объединяющий на новой основе мировой Север с мировым Югом) выводит прежние “большие смыслы” - в виде ли развернутых политических, или идеологических конструкций - за пределы актуального исторического контекста. Несостоявшееся социальное единение планеты на практике замещается ее хозяйственной унификацией. А место мирового правительства, действующего на основе принципа объединения наций, фактически занимает безликая (или просто анонимная) экономическая власть. Сегодня в лоне мирового сообщества фактически происходит вызревание безбрежного наднационального неоэкономического континуума, объединяющего на основе универсального языка прагматикисветские и посттрадиционные культуры различных регионов планеты.

3.

Наконец, все более заметны признаки демодернизации отдельных частей человеческого сообщества, пробуждения комплексных процессов социальной и культурной инверсии, ставящих под сомнение сам принцип нового мирового порядка, формируя своеобразную “обратную” историческую перспективу - подвижный и зыбкий контур новой мировой анархии. Так, мы наблюдаем разнообразные, хотя и не всегда внятные признаки социальной деконструкции и культурной энтропии в рамках мирового Севера. Под внешне цивилизованной оболочкой здесь в ряде случаев утверждаются паразитарные механизмы, противоречащие самому духу эпохи Нового времени, рождая соответствующие масштабные стратегии и технологии, например, - в валютно-финансовой сфере.
Параллельно механизмы цивилизационной коррупции - в сущности той же природы - шаг за шагом разъедают упорядоченный социальный контекст как в кризисных районах посткоммунистического мира, так и мирового Юга. В результате на планете возникает непростой феномен Глубокого Юга, объединяющий в единое целое и трансрегиональную неокриминальную индустрию, и “трофейную экономику” новых независимых государств, и тревожные признаки прямого очагового распада цивилизации (ярким примером чему могут служить Афганистан, Чечня, Таджикистан, некоторые африканские территории, разнообразные “золотые земли” и т.д.).
Процессы демодернизации - это также второе дыхание духовных традиций и течений, отодвинутых в свое время в тень ценностями и реалиями общества Модерна. Взглядов и воззрений, иной раз прямо антагонистичных по отношению к культурным основам, нормам, устремлениям Нового времени. Но выходящих сейчас на поверхность то в виде разнообразных неоязыческих концептов, плотно насытивших культурное пространство западного мира, то как феномен нового возрождения и прорыва фундаменталистских моделей (а равно и соответствующих политических схем) на обширных просторах бывшей мировой периферии.
Демодернизация не является магистральным направлением социального развития, но она, пожалуй, уже и не просто аморфная сумма разрозненных явлений преимущественного маргинального характера. Скорее всего, это многозначительная комплементарная тенденция формирующегося универсума. В данной тенденции, однако, чувствуется энергичный импульс, прослеживается нарастающая вероятность принудительного наступления некоего момента истины цивилизации, ее критического “пикового переживания” (особенно в случае масштабных социальных, финансово-экономических или экологических потрясений). И, не исключено, - поворота истории - утверждения на планете какой-то самостоятельной неоархаичной культуры, уже сейчас подобно метастазам, в тех или иных полускрытых формах пронизывающей плоть современного общества, фактически лишенного собственной значимой социальной перспективы.
Столкновение всех этих могучих волн порождает в итоге единый синтетический коллаж Нового мира.

IV. НОВОЕ МИРОУСТРОЙСТВО

1.

Переплавленное в тигле интенсивного взаимодействия стран и народов новое мироустройство постепенно замещает прежнюю национально-государственную модель Ойкумены более сложным, полифоничным сочетанием геоэкономических регионов. В рамках глобальной, но все же не универсальной экономики проступают контуры ее специализированных сегментов: самобытных “больших пространств”, внутренняя мозаика которых объединена культурно-историческими кодами, общим стилем хозяйственной практики, социально-экономическими интересами и стратегическими замыслами.
Эти миры-экономики в ряде случаев разрывают географические рамки, объединяя ведущих игроков той или иной лиги, невзирая на их гражданство и национальное происхождение. В результате над прежней национально-государственной схемой членения человеческого универсума все более отчетливо нависает внешняя оболочка “нового регионализма” и групповых коалиций. Или, иначе говоря, - каркас геоэкономических рубежей Нового мира.
Властная система координат сопрягает новые центры силы с ведущими персонажами прежней национально-государственной системы, чьи реальные границы в экономистичном универсуме, уже сейчас заметно отличаются от привычно четких административно-государственных разграничительных линий, плавно трансформируясь в ползучий суверенитет, множащихся по миру зон национальных интересов и региональной безопасности. В переходной, дуалистичной конструкции глобального мироустройства сопрягаются, таким образом, два разных поколения властных субъектов: старые персонажи исторической драмы – национальные государства и разнообразные сообщества-интегрии. Происходит кристаллизация и властных осей Нового мира, контур которых представлен разнообразными советами, комиссиями и клубами глобальных НПО (неправительственных организаций).
При этом система взаимоотношений внутри нарождающегося Pax Economicana заметно отличается от принципов организации международных систем, уходящего в прошлое мира Нового времени. Так, ключевой вид деятельности: финансово-правовое регулирование – то есть реальный механизм “глобального планирования и долгосрочного перераспределения ресурсов” - отнюдь не “открытое акционерное общество”, и не “организация объединенных наций”, включающая все страны и народы планеты. Напротив, это подчеркнуто обособленная, элитарная отрасль хозяйствования, доминирующий слой глобальной экономики, представляющий ее практически автономный верхний этаж.
С реалиями данного космоса в наибольшей степени связаны, конечно же, Соединенные Штаты, однако и тут существуют достаточно серьезные противоречия. Расширяющийся интернациональный космос (естественная вотчина НПО и ТНК, но, прежде всего, - мир банковских и финансовых сетей), постепенно обретает все большую свободу, во все менее поддающейся регулированию среде. И хотя этот метарегион все еще имеет определенную географическую привязку, системный центр, однако по самой своей специфике, сути, характеру деятельности он - транснационален. Проявляя собственное историческое целеполагание, виртуальный континент оперирует смыслами, способными вступать в конфликт с целями и ценностями всех земных регионов, включая материнский - североатлантический.
Новый полюс мира стремиться охватить своей сетью координат все прочие геоэкономические пространства и континенты, взять их под властный контроль, искусно объединив в единую иерархичную и хорошо управляемую конструкцию.

2.

Конец ХХ столетия – окончание периода биполярной определенности и ясности глобальной игры на шахматной доске ялтинско-хельсинского “позолоченного мира”. Однако в результате громких и широко известных событий оказалась сломанной не только привычная ось Запад-Восток, но становится достоянием прошлого также обманчивая простота конструкции Север-Юг. Правда, можно сказать еще точнее: оси эти не сломались, а - расщепились.
Модель нового мироустройства носит, по сути, гексагональный, шестигранный характер (и в этом смысле она многополярна). В ее состав входят (конечно, отнюдь не на равных - и в этом смысле она однополярна) такие регионы, как североатлантический, тихоокеанский, евразийский и “южный”, расположенный преимущественно в районе индоокеанской дуги. А также два транснациональных пространства, далеко выходящих за рамки привычной географической картографии.
Раскалывается на разнородные части знакомый нам Север. Его особенностью, основным нервом становится штабная экономика Нового Севера. С той или иной мерой эффективности она сейчас определяет действующие на планете правила игры, регулирует контекст экономических операций, взимая, таким образом, с мировой экономики весьма специфическую ренту.
Теснейшим образом связана с транснациональным континентом и спекулятивная, фантомная постэкономика квази-Севера, извлекающая прибыль из неравновесности мировой среды, но в ней же обретающая странную, турбулентную устойчивость.
Не менее яркой характеристикой северного ареала является впечатляющий результат интенсивной индустриализации эпохи Нового и новейшего времени – то есть геоэкономический Запад. Здесь создано особое национальное богатство: развитая социальная, административная и промышленная инфраструктура, обеспечивающая создание сложных, наукоемких, оригинальных изделий и образцов (своего рода “высокотехнологичного Версаче”), значительная часть которых затем тиражируется - отчасти в процессе экспорта капитала - в других регионах планеты.
Географически данные пространства пока еще во многом “сшиты”, однако их стратегическое целеполагание и исторические замыслы уже заметно разнятся, а кое в чем и противоречат друг другу. Тут скрыта подоплека многих непростых и актуальных сюжетов. Интересен, например, внутренний, геоэкономический смысл продвижения НАТО на Восток, дающего шанс высокотехнологичной промышленности Запада, испытывающей в настоящее время серьезные затруднения, обрести второе дыхание, обеспечив себя “фронтом работы” порядка 100-120 млрд. долларов.
И, наконец, новой геостратегической реальностью стал находящийся в переходном, хаотизированном состоянии постсоветский мир, похоронив под обломками плановой экономики некогда могучий полюс власти - прежний Восток. Как ни обозначай “сухопутный океан” Евразии: Российская империя или СССР, СНГ или новые независимые государства – это, безусловно, своеобразная мир-экономика, во многом еще непознанная terra incognita. Ее полифоничный организм, придя в хаотичное движение на рубеже тысячелетий, пребывает сейчас в мучительных схватках, и, не исключено, - готовится предъявить миру в наступающем веке идущий из глубины социальных разломов и общественных трансформаций некий доселе неведомый “российский проект”.
Очевидно утратил единство также мировой Юг, бывший Третий мир, представленный в современной картографии несколькими автономными пространствами. Так, массовое производство как системообразующий фактор (в геоэкономическом смысле) постепенно перемещается из североатлантического региона в азиатско-тихоокеанский. Здесь, на необъятных просторах Большого тихоокеанского кольца - включающего и такой нетрадиционный компонент, как ось Индостан-Латинская Америка формируется второе промышленное пространство планеты - Новый Восток, в каком-то смысле пришедший на смену коммунистической цивилизации, заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум.
Добыча сырьевых ресурсов – это по-прежнему специфика стран Юга (во многом мусульманских или со значительной частью мусульманского населения), расположенных преимущественно в тропиках и субтропиках - большей частью в районе Индоокеанской дуги. Будучи кровно заинтересованы в пересмотре существующей системы распределения природной ренты, члены этого геоэкономического макрорегиона терпеливо ожидают своего часа пик, медленно, очень медленно, но все же приближающегося по мере исчерпания существующих запасов природных ресурсов. Либо - внезапного, скачкообразного развития иной благоприятной для производителей сырья стратегической ситуации или инициативы.
В долговременной перспективе Юг стремится также к установлению нового экологического порядка, солидаризируясь с государствами планеты, хотя и лишенными крупных запасов природных ископаемых, однако обладающими мощным биосферным потенциалом.
Одновременно на задворках цивилизации формируется еще один, весьма непростой персонаж - архипелаг территорий, пораженных вирусом социального хаоса, постепенно превращающийся в самостоятельный стратегический пояс Нового мира - Глубокий Юг. Это как бы “опрокинутый” транснациональный мир, чье бытие определено теневой глобализацией асоциальных и прямо криминальных тенденций различной этиологии. Тут можно было бы перечислять многое. Но, пожалуй, достаточно упомянуть всего два факта, чтобы отнестись к проблеме серьезно: беспрецедентное разграбление в рамках “трофейной экономики” постсоветского пространства и сумму оценки специалистами ежегодного оборота наркрокартелей в 300-500 млрд. долларов.
При этом Глубокий Юг в своих откровенно асоциальных проявлениях фактически смыкается с финансовой эквилибристикой квази-Севера, вкупе с ним порождая единое эклектичное пространство, существующее за счет весьма своеобразной цивилизационной ренты - планомерного расхищения национального богатства, созданного трудом многих поколений людей. В результате оптимистичные схемы пост-индустриального сообщества выглядят весьма поблекшими. А в ряде случаев они уступают место неприглядной реальности цивилизационного регресса и де-индустриализации, “сужающегося воспроизводства” - этого грозного симптома надвигающегося на планету глобального кризиса. На земном шаре можно насчитать примерно три десятка территорий, где утверждается повседневность перманентных конфликтов и отчаяния, происходит распад политических, экономических и правовых институтов, разрушается сама основа стабильной организации общества.
Современная экономика равно как и политическое мироустройство переживает сейчас глубокую внутреннюю мутацию. Под прежним названием, “ярлыком” формируется некий новый феномен, политэкономия XXI века, квинтэссенцией которой становится инволюционный путь от капитала к ренте, от классического индустриального хозяйства Нового и новейшего времени к изощренному механизму извлечения сверхприбыли в виде разнообразных геоэкономических рентных платежей.
Мировая экономика, смыкаясь с современным мироустройством, постепенно начинает походить на известный многоярусный “китайский шар”, внешняя оболочка которого - транснациональный метарегион, существующий за счет организации глобального рынка (наподобие государственного), взимая с мирового хозяйства своего рода скрытый налог, дань, определяя правила игры, форсированно развивая одни отрасли и “гася” другие. Наконец, активно внедряя виртуальные схемы неоэкономической практики, извлекая прибыль из утонченных форм кредита и управления рисками (то есть, умело манипулируя категориями времени и вероятности).
Словно знаменитая лента Мёбиуса, эта внешняя оболочка плавно переходит в собственную трансрегиональную “изнанку”, получающую свою “черную” ренту на путях прямого присвоения и проедания ресурсов цивилизации. Внутри же шара в той или иной последовательности располагаются другие геоэкономические миры-пространства: специализирующиеся на перераспределении горной или биосферной ренты; на ренте инновационной и технологической в ее различных модификациях…

3.

Эти рождающиеся из пены и крови ХХ века миры - субъекты нового геоэкономического мироустройства. Быть персонажем в глобальной игре, осмысленно участвовать в ней значит хорошо представлять себе интересы того или иного экономического полюса мира, стремящегося с максимальной эффективностью реализовать свою фундаментальную специфику. Но, оставив за рамками рассмотрения гипотетические цели слабых на сегодняшний день игроков (как, например, стремление Юга добиться установления нового международного экономического и экологического порядка), бросим все же беглый взгляд на пестрый спектр реально работающих стратегических инициатив.
На планете фактически идет интенсивное состязание различных по духу и смыслу геоэкономческих концептов.
Нового мирового порядка – организующего сложную систему планомерного распределения и перераспределение жизненно важных ресурсов планеты, видов экономической деятельности и совокупного мирового дохода.
Неконтролируемого развития (“невидимая рука рынка”), перерастающего в неолиберальную метафизику, связанную с сетевым характером кредитно-денежных трансакций, призрачными табунами “горячих денег” и субъективными интересами финансовых операторов во все более стохастичном, спонтанном, сверх-открытом мире виртуальной реальности.
Паллиативной структурной перестройки, то есть адаптации различных сегментов мировой экономики к нуждам глобального рынка в рамках его североцентричной конфигурации (по данному пути пошли большая часть стран Африки и Латинской Америки, а также постсоветской Евразии, включая Россию).
Формирующейся концепции неосоциального устойчивого развития, сопрягающей экономическую деятельность с императивом решения ряда назревших экологических и социальных проблем, но несущей в себе также ядовитые семена “экофашизма”.
Все это сосуществует с различными вариантами идеологиинеопротекционизма, включая современные модификации идеи “большого пространства” в форме ли “нового регионализма” или дивелопментализма - специфической стратегии развития Восточной Азии и т.д.
Периодически возрождается к жизни (будучи одновременно связанной с интересами международного военно-промышленного комплекса) концептуалистика форсированного сверхразвития, делающего ставку на научно-технический прорыв, поддержанный бюджетными вливаниями и мощью государственной машины, а также - на творческие ресурсы цивилизации как центральный фактор современного производства.
Наконец, с повышением вероятности развития полномасштабного финансово-экономического кризиса вновь начинают обсуждаться разнообразнные концепты активного госрегулирования, автаркии и мобилизационных схем управления.
Однако дальняя граница и высший предел стратегической мысли - это все же организация самого нового контекста - магистральное направление социального планирования, призванное обеспечить оптимальную преадаптацию к творимой реальности Нового мира.
Собственные цели преследует и темный двойник цивилизации, активно воплощающий проект демодернизации, последовательно извращая социальные и экономические механизмы, формируя благоприятную для себя среду, способную обеспечить беспрепятственную сверхэксплуатацию природы и деконструкцию цивилизации.

* * *

Таковы новые черты глобальной архитектуры. Она пока не является ни четкой, ни окончательно сформировавшейся, ни даже в каких-то своих частях непротиворечивой… В отличие от достаточно устойчивых границ привычной государственно-административной карты планеты очертания геоэкономического атласа мира носят зыбкий, несфокусированный и к тому же - учитывая параллельное бытие региональных и транснациональных пространств - трехмерный характер. Территории геоэкономических регионов взаимосвязаны и взаимозависимы. В условиях перманентно идущего здесь передела мира их “земли” меняют свою принадлежность, сосуществуют, частично наплывая друг на друга, а внешние контуры - подвижны, изменчивы. Далеко не всегда явственны различия между теми или иными членами Атлантического или Тихоокеанского миров, традиционного Юга и Глубокого Юга и т.п.
Не проявился окончательно и вектор развития большинства субъектов посткоммунистического мира. Мобилизационная, административная модель экономики, в целом покинув пределы данного “большого пространства”, продолжает существовать на некоторых его частях и осколках, а также в латентных и неявных формах. Она же подчас стучится в дверь вместе с конструктивистскими проектами будущего обустройства планеты. Например, в случае резкого обострения тех или иных глобальных проблем, либо плавного перехода к системному, “административно-плановому” регулированию всего контекста глобальной рыночной экономики, или же, напротив, - ее коллапса в результате реализации радикальных сценариев развития мирового финансово-экономического кризиса.
Pax Economicana, новое геоэкономическое мироустройство человеческого универсума, все более заставляет считаться с собой, учитывать свою специфику при стратегическом анализе и планировании ближних и дальних горизонтов развития. Соперничество внутри нового поколения международных систем и исторических проектов уже сейчас является источником коллизий, по крайней мере, не менее значимых и судьбоносных, чем традиционные формы конфликтов между странами и народами планеты. В результате столкновения систем ценностей и жизненных приоритетов, планов желаемого мироустройства и схем взаимодействия геоэкономических регионов рождается Новый мир III тысячелетия.

 

ГЕОЭКОНОМИКА КАК ИНСТРУМЕНТ ГЕОПОЛИТИКИ

Сборник Карло Жан, Паоло Савона. «ГЕОЭКОНОМИКА»

МИРОВОЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО

Глобализация мировой экономики
После того как мир перестал делиться на два противоположных полюса, после объединения Германии, а также в результате бурного экономического роста стран Юго-Восточной Азии и стремительного технического прогресса в таких областях, как информация, связь и транспорт, соревнование между государствами переместилось из военно-стратегической области в область экономическую. Европа и Япония уже не испытывают былой военно-стратегической зависимости от Соединенных Штатов.
Мир стал более глобальным и взаимозависимым. Необходимо глубоко уяснить смысл глобализации и взаимозависимости, чтобы разобраться в структуре и механизмах новой международной среды. Глобализация и взаимозависимость вовсе не означают возникновения так называемой "всеобщей деревни" Маклухема или подтверждения прогнозов, выдвинутых Фрэнсисом Фукуямой в его "Конце истории", разумеется, в гегелевском понимании этого термина, вытекающем из окончательной победы демократии и свободного рынка.
Глобализация объясняется тем, что территориальные границы государств в значительной степени утеряли свой экономический смысл, произошла детерриторизация и демате-риализация богатства, а либерализация мировой торговли, понижение тарифных барьеров и сокращение ограничений на движение капитала лишили национально-территориальные государства части их полномочий по контролю за эконо микой, то есть части их суверенитета в экономической области.
Взаимозависимость возросла не только благодаря увеличению объема мировой торговли и существованию мощных транснациональных сил и многосторонних организаций, но и благодаря тому, что предприятия могут гораздо легче, чем раньше, переносить свою деятельность в те районы, где им предлагаются лучшие условия.
Протекционизм, не говоря уже об автаркии, перестал что-либо значить. Падение тарифных и территориальных барьеров сочетается с другим явлением — преодолением "теории цикла продукта". В прошлом промышленно развитые страны были твердо уверены в своем монопольном положении в области наиболее передовых производственных технологий (к тому же при самой высокой добавленной стоимости, стабильной заработной плате и завидном уровне благосостояния). Только после того как технологии достигали порога зрелости, граничащего с моральным устареванием, они переносились в менее промышленно развитые страны, у которых уже не было возможности конкурировать с первыми.
Информационная "революция" ведет к тому, что новые индустриальные страны (NIC) могут выпускать продукцию высочайшего качества и достойно конкурировать с продукцией промышленно развитых стран. Однако страны NIC, с учетом их гораздо более низкой стоимости труда и менее жестких социоэкологических требований (например, в вопросах загрязнения окружающей среды, техники безопасности и т. д.), подрывают позицию более развитых стран, подвергая угрозе их благосостояние. Рост мирового богатства в результате развития стран NIC, а также положительное воздействие последних на экономику более передовых промышленных стран, смягчают, но не устраняют такой угрозы.
Так или иначе, намечается новое международное разделение труда. Процесс этот проходит чрезвычайно быстро, что не позволяет проводить прогрессивных структурных изменений. В данном процессе пострадают те страны, которые не возьмут на вооружение эффективных стратегий.
Кроме того, нужно учитывать и следующее явление. Если раньше "цикл" развивающихся стран зависел от "цикла" более развитых стран, то теперь он стал независимым. В динамике их роста наблюдается большая самостоятельность. В результате они становятся более опасными конкурентами, особенно в части привлечения капитала. В периоды циклического спада это может потеснить более передовые страны и вызвать пагубные последствия, как прямые, так и косвенные, из-за роста процентных ставок, которые могут замедлить их экономический подъем.

Чрезвычайное положение "экономических полюсов"
Всемирной глобализации препятствуют два фактора, имеющие серьезные экономические причины и следствия.
Первый представляет собой тенденцию к созданию интегрированных образований или региональных блоков, как по параллелям, между странами с одинаковым уровнем развития (Европейский Союз, АСЕАН и т. д.), так и по меридиа-нам (например НАФТА), когда богатый регион объединяется с развивающимся регионом.
Заметим попутно, что традиционные геополитические "панрегиональные" школы отдают предпочтение этому второму случаю. Пол Кругман выделил его недавно в качестве наиболее предпочтительного варианта в ходе полемики с американскими экономистами, которых он называет "неомеркантилистами": они составляют группу, поддерживающую competitiveness при активном стимулировании со стороны государства. Во главу угла они ставят рост конкурентоспособности американской экономики, во избежание социального кризиса, вызываемого падением реальной заработной платы, что обусловлено прежде всего конкуренцией со стороны низкооплачиваемой рабочей силы новых индустриальных стран (впрочем, другие экономисты, в том числе и Кругман, объясняют это экономической политикой администрации Рейгана, направленной на рассасывание безработицы в Соединенных Штатах).
Второй фактор представляет собой тенденцию к распаду, регионализму и местничеству, другими словами, к "балкани-зации", захлестнувшей не только многоэтнические и многонациональные государства, такие, как бывшая Югославия, бывший СССР, а также, в определенном отношении, бывшую Чехословакию и Бельгию, но и более однородные национальные государства Западной Европы. Это самый на стоящий "бунт богатых", и государства почти не готовы противостоять ему, в отличие от того, как это было с "бунтом бедных". В самом деле, их структуры и принципы, пусть даже символические, восходят как раз к буржуазной революции — основе современного национального государства в Европе.
Исчезновение пограничных протекционистских барьеров, сокращение государственных заказов, глобализация рынков и наличие наднациональных и транснациональных сил ослабили позиции государств в отношении богатых регионов. С другой стороны, именно более бедные регионы и социальные слои оказывают государствам основную поддержку, чтобы воспользоваться плодами национальной солидарности, то есть перераспределения богатства, осуществимого как раз государствами.
Особенно отчетливо тенденция к образованию региональных блоков проявилась после окончания холодной войны, не только в Европе, но и на других континентах (НАФТА, АПЕК. и т. д.). Вопреки многосторонним правилам ГАТТ, эти региональные полюса стремятся стать противостоящими экономическими блоками, конкурирующими друг с другом по двум причинам: во-первых, потому что видят в противоположном блоке угрозу для самих себя; во-вторых, потому что чувствуют угрозу со стороны периферийных районов с более дешевой рабочей силой. С геополитической точки зрения важно отметить, что уже проявившаяся тенденция к объединению распространяется не только по оси Восток — Запад, но и по оси Север — Юг, как это видно, в частности, на примере НАФТА. Каждый передовой полюс стремится к расширению, вбирая в себя "резерв" дешевой рабочей силы, куда он переносит наиболее трудоемкие виды производства и наращивает таким образом собственную конкурентоспособность, постепенно расширяя и собственные рынки.
В этом смысле Европа также не является исключением. Подлинный Юг Европы представлен Центрально-Восточной Европой и бывшим Советским Союзом, для которых Европейский Союз и предусмотрел специальный банк развития, независимый как от Всемирного банка, так и от Международного валютного фонда. Аналогичный банк, ориентированный на регионы, создается и для стран Средиземноморья и Ближнего Востока, однако не столько по европейской, сколько по американской инициативе, в соответствии с решениями Кон ференции в Касабланке по экономическому сотрудничеству, вытекающему из мирного процесса на Ближнем Востоке.
Экономический интерес сочетается с политико-стратегическим интересом. Только экономическая интеграция позволит обернуть в свою пользу такие отрицательные факторы, как низкий уровень заработной платы, сокращение числа собственных предприятий и массовую иммиграцию. Европа находится в тяжелом положении: демографический спад, старение населения, а следовательно, и увеличение социальных затрат; относительная слабость технологической базы, ведущая к преобладанию производств со средним уровнем добавленной стоимости; высокий уровень заработной платы и финансового бремени, вызванного как последствиями государства всеобщего благосостояния, так и погашением государственного долга, накопившегося в беззаботные 70—80-е годы.
Политика, проводившаяся по сей день и отдававшая предпочтение настоящему за счет будущих поколений, более неприемлема. Однако "возврат" к разумному равновесию должен проводиться в очень сложной ситуации. Экономическая конкуренция внутри отдельных региональных полюсов — как между самими регионами, так и между регионами и окружающими их странами — ведется не так, как в прошлом: нетарифные барьеры, технологический контроль, привлечение капитала на конкурентной основе за счет предложения лучших производственных факторов и условий (инфраструктура, услуги и т. д.) для его оптимального использования.
В сущности, обострившаяся международная конкуренция заставляет государства наращивать свою конкурентоспособность даже внутри экономического "полюса" или "блока", в который они входят. Данный процесс проходит в условиях, отличающихся от условий прошлого, и пользуется совсем другими механизмами. Это объясняется отмиранием защитных функций государственных границ, а также изменением пространственно-временных характеристик экономики.
Чтобы изучить поведение государств в подобной ситуации и выработать надлежащую технику, тактику, стратегию и политику, возникла новая дисциплина — геоэкономика. Этот термин обозначает также единый комплекс мер, предпринимаемых государствами для повышения конкурентоспособности собственной системы-страны на международной арене.

Региональность, местничество и балканизация
Как уже упоминалось, помимо глобализации и макроре-гиональной интеграции, в мире наблюдаются явления, имеющие прямо противоположную направленность.
Регионализм, местничество и бунты богатых регионов против бедных представляют собой угрозу для выживания национальных государств, которые, однако, остаются основной точкой приложения, а иногда и навязывания интересов и политики, а также поддержания равновесия между свободой и солидарностью
От свободы зависит экономическое развитие; от солидарности — социальная сплоченность.
Современное государство XIX — начала XX века гарантировало промышленности эксклюзивную экономическую зону, общественный порядок, таможенную защиту на границах, прямую помощь и массовые государственные заказы. Взамен (опять же схематично и упрощенно) часть произведенного промышленностью богатства передавалась наиболее бедным регионам для их развития, а также самым слабым социальным слоям для их "национализации".
Затем, после второй мировой войны, национальные государства, тяготевшие к меркантилизму и автаркии, всячески усиливались в предвидении военных конфликтов. Они превращались в "государства благосостояния" еще и для того, чтобы противостоять распространению коммунизма в массах. По окончании холодной войны — рассуждая крайне схематично — подобная стратегическая мотивировка отпала. Одновременно началось международное экономическое соперничество, о котором уже говорилось выше.
Отмирание биполярного мира и его жестких правил радикально перекроило международную систему — не только в связи с появлением региональных полюсов, но и вследствие ослабления внутреннего единства национальных государств. Последний процесс отчасти объясняется взрывом этнических конфликтов. Однако на него влияют и новые экономические структуры.
Некоторые исследователи (например Кемики Омае) говорили о появлении на месте государств-наций государств-городов или государств-регионов, которые якобы представляют собой архипелаги богатства в океане если не бедности, то по крайней мере маргинальности по отношению к центрам принятия решений. По существу это сценарий экономической балканизации, предполагающий политико-экономическую структуру средневекового типа, где наряду со "священными римскими империями" (типа ГАТТ), осуществляющими общую координацию во избежание полной анархии системы, существуют и местные центры власти, принимающие самостоятельные решения.
Подобное развитие событий ведет к структуризации по принципу "центр — периферия", особенно опасному для Италии с учетом ее экономической структуры и территориальных различий.
Южная часть национальной территории неизбежно отделилась бы от ядра Европы; ей была бы уготована роль туристического парка или, что еще хуже, — буферной зоны на пути "угроз" с Юга. Северные области стали бы конкурировать в своем развитии с самыми сильными зонами Европы, фактически примкнув к Средней Европе и все больше ориентируясь на создание зон влияния и экономического проникновения на Восток.
Только способность государств выдержать экспансию богатства может существенно релегитимизировать их перед лицом самых богатых регионов и социальных слоев, оправдав и те жертвы, на которые они пошли во имя национальной солидарности.
В этом смысле пересмотр роли государств в теперешней ситуации является предпосылкой, позволяющей избежать развал и балканизацию международной системы. Именно эту задачу и ставит перед собой геоэкономика.